Советский военнопленный
ГЛАВА И.
ВОЗНИКНОВЕНИЕ ЛАГЕРЯ,
ЕГО ВНУТРЕННЯЯ СТРУКТУРА
И ОРГАНИЗАЦИЯ __
В мае 1941 г. в деревню Штукенброк - Зенне прибыла группа немецких офицеров и солдат, разместилась на проживание у местных крестьян и священника. За время своего пребывания эта команда вермахта обнесла изгородью достаточно большую территорию размером 450 х 1 000 м на полигоне Зенне и установила там водяной насос. Жителей Зенне, конечно, не информировали о смысле и целях данного мероприятия. Только после нападения нацистской Германии на Советский Союз 22 июня 1941 г. им стало ясно, что эта обнесенная изгородью территория должна стать лагерем для русских военнопленных. Как видно, подготовка лагеря вермахтом, чтобы разместить здесь ожидаемых 50 тыс. пленных, ограничились лишь установлением изго роди и водяного насоса. Бараки не были построены, на обозначенной территории не оказалось ни лагерной кухни, ни водопровода, ни канализации, ни клозетов. Прибывшие в июле 1941 г первые военнопленные увидели лишь поле, лес и пустошь. Только поздней осенью 1941 и зимой 1942 г. появились бараки, и лагерь стал приобретать ту внутреннюю структуру и организацию, которую мы увидим позднее
Сразу отметим, что шталаги находились в ведении Верховного командования вермахта (ОКВ). В ОКВ имелся Отдел военногоен ных, и он являлся частью Службы общего управления армии. Начальником Отдела был генерал Г. Рейнеке. Он составлял почти все важнейшие приказы по обращению с советскими военнопленными В ок тябре 1944 г. Отдел по делам военнопленных был выведен из состава ОКВ и перепоручен рейхсфюреру СС Г Гиммлеру. До конца войны во главе отдела стоял обергруппенфюрер СС Бергер Шталаги имели для военной 1тромышленности важнейшее значение, так как военно плотпле привлекались на различные виды работ Шталаги служили в качестве поставщика крайне необходимой рабочей силы и являлись базой всеобщей системы военнопленных Любопытно, чго первоначально лагеря в рейхе подготавливались для приема всею лшнь "90 тыс военнопленных и они не 6ы-ш рассчитаны на миллионы пленных.
24
Вышка для охраны лагеря
25
Шталаг представлял собой довольно сложную внутреннюю командную и управленческую структуру, с его кадровым составом, в компетенцию которого входили общее управление шталагом и непосредственное общение с военнопленными и с земельным охранным батальоном, которому вменялась в обязанность охрана военнопленных. В конце войны охрану военнопленных взяли на себя почти исключительно члены чфольксштурма». Распоряжением от 1 сентября 1938 г. в шталаге предусматривалось на 10 000 военнопленных 131 человек персонала: 14 офицеров, 23 унтер-офицера, 61 человек рядового состава и 33 военных чиновника и служащих. Только в августе 1942 г. указанное распоряжение было изменено и приведено в соответствие с изменившимися условиями. После этого общая численность персонала шталага увеличилась до 314 человек. Дальнейшее его увеличение было возможно в том случае, если размещение превышало 30 000 военнопленных. Эти условия распространялись также на лагерь 326 (VI К).
Шталаг 326 (VI К) относился к VI военному округу, командование которого находилось в г. Мюнстере. Помимо него на территории этого округа существовали и другие крупные шталаги: VI А Хемер, VI В Нойе Ферзен, VI С Батхорн, VI D Дортмунд, VI F Бохольт, VI G Бонн-Дуйсдорф, VI Н Арнольдсвайлер и VI J Фихтенхайн. С 1 декабря 1944 г. в VI военном округе осталось только шесть штала-гов: VI А Хемер, VI В Дортмунд, VI F Мюнстер, VI G Бергнойштадт, VI J Дорстен и VI К (326) Зенне. В августе 1941 года в трех лагерях VI военного округа, включая шталаг 326, находилось 23 630 советских военнопленных. Кроме них имелись еще пять офицерских лагерей. Соответственно количеству лагерей в округе было создано 8 шта-лагов на оккупированной территории с обозначением трехзначных номеров арабскими цифрами: 306, 316, 326, 328, 336, 346, 356 и 358. Прифронтовые шталаги на востоке начинались с номера 300 и подчинялись Верховному командованию сухопутных войск. Позднее к шталагу 326 добавился знак VI К, указывающий на двойную функцию лагеря в немецкой системе военнопленных. Он служил не только как штамлагерь, но и как пересыльный лагерь (Durchgangslager - пересыльный, или временный, лагерь, дулаг). Такова была его центральная функция, и этим он принципиально отличался от других лагерей военнопленных в VI военном округе. Сроки пребывания в шталаге оказались самые разные, порой несколько дней. Римская цифра VI свидетельствовала о том, что лагерь находился в шестом военном округе и относился к штамлагерю «К». Большие буквы обозначали очередность расположения, например А, Б, С, D и т.д. Из лагеря 326 (VI К) пленные, как правило, распределялись в другие лагеря Данного военного округа, а также в концлагеря Германии. По воспо-
26
минаниям бывших пленных, их отправляли на работу и в другие страны, оккупированные фашистской Германией. Происходило не только перебрасывание из лагеря в другие лагеря, но шталаг 326 сам пополнялся пленными из других военных округов и лагерей «своего* военного округа. Например, в середине февраля 1945 г., когда переброска пленных с востока на запад стала частым явлением, в шталаг прибыл транспорт из лагеря III С Кюсгрин, в котором находилось 2 980 советских пленных. Только в августе 1944 г. с востока и из других военных округов рейха в шталаг 326 было направлено 14 400 советских военнопленных, а из VI военного округа - 1 650 человек1. Лагерь 326, как уже упоминалось, располагался на территории земли Северный Рейн - Вестфалия, важнейшей и огромнейшей области рейха. Здесь находился центр промышленной области Рура. В военном округе VI имелось, пожалуй, больше всего шталагов и офлагов. Поскольку Рурская область имела огромный экономический и военный потенциал, вследствие этого она стала центральной областью использования труда военнопленных и насильственно угнанных рабочих.
Лагерь 326 (VI К) имел прямоугольный план и был разделен по оси лагерной улицей на две половины. Вблизи, юго-западнее от него, обособленно находился лагерь польских, французских, югославских, итальянских, бельгийских и голландских военнопленных. Структура лагеря состояла из следующих 4-х частей: немецкий лагерь, форла-герь, главный лагерь и палаточный лагерь (Zeltlager). Форлагерь имел большой больничный участок, ремесленные бараки: швейный цех, слесарную, сапожную и электроремонтную мастерскую, баню, прачечную, кухню, вещевой склад, дезинсекцию и тюрьму с одиночными камерами и темными холодными карцерами. К этому надо добавить бараки-общежития для так называемого «меньшинства». К ним относились, например, литовцы и украинцы, которые по действующему предписанию должны были размещаться отдельно от массы русских военнопленных2. Таких бараков было шесть.
Настоящим «жизненным пространством» был главный лагерь. Окончательная его картина определилась лишь в 1944 г. На этой части лагеря располагался 51 барак и имелось еще 8 больших зданий. Каждые 3 барака были отделены от других дополнительной проволочной сеткой и создавали единый бокс. Всего было 18 боксов. Каждый бокс имел массивные двери, которые на ночь закрывались, а днем охранялись русскими и украинскими полицейскими. Боксы располагались параллельно: 9 - на одной стороне, 9 - на другой. Бокс № 16, например, считался штрафным, куда помещали в основном беглецов и тех, кто вступал в конфликт с полицаями. В боксе № 3 немцы содержали советских офицеров, изолированных от остальных пленных. Это позволяло вести более строгий контроль за командным составом.
27
Из 18 боксов 15 планировались в качестве дулага, где пленные, находясь на карантине и восстановив трудоспособность, сортировались, регистрировались, и их транспортировали дальше, в другие лагеря. Бокс № 9 считался «боксом СО, в котором проводили «отборы» среди советских военнопленных, подлежащих отправлению в концлагеря. В бараках было темно, сыро, а осенью и зимой холодно, так как они отапливались плохо. Весь лагерь, за исключением немецкого, был обнесен плотным двойным заграждением из колючей проволоки высотой в 3 метра. Кроме того, между рядами была набросана проволока в виде спирали и по всему периметру изгороди была натянута еще проволока в одну нитку. На каждом углу и в центре лагеря были установлены сторожевые вышки. Охранный батальон, несший службу, был вооружен тяжелыми пулеметами, направленными внутрь лагеря, на военнопленных. Охрана лагеря осуществлялась днем и ночью. Ночью лагерь освещался. Вокруг него патрулировали солдаты из караула, один солдат на 100 м3. По внешнему заграждению проходил электрический ток.
На участке немецкого лагеря располагались комендант, лагерное управление, бараки военного врача, службы безопасности, для рядового состава, продуктов питания, почтового надзора, хозяйственный блок, прачечная, караульное помещение, отдел по вопросам труда (лагерный арбайтсамт), который регулировал потребности в рабочей силе (рабская биржа труда), делал выбор требуемых профессий и распределял пленных по рабочим командам, письменная комната, или отдел учета, так называемая картотека, где регистрировались все военнопленные, хранились личные дела на всех прибывших в лагерь и покинувших его, столовая для офицерского и рядового состава. Персонал немецкого лагеря находился вне основного лагеря, обнесенного колючей проволокой. Всякий внеслужебный контакт с военнопленны ми был запрещен. Охрана лагеря и рабочих команд состояла из солдат старших возростов (40 - 60 лет), входивших в так называемые охранные батальоны. Речь идет о солдатах, которые в силу своего возраста или состояния здоровья не могли быть призваны на фронт. Среди них были выздоравливавшие после ранения и уже негодные для строевой службы молодые солдаты. Состав комендатуры шталага, включая коменданта, был еще старше, туда входили участники первой мировой войны. В шталагах Германии свободная форма заменялась разнообразной военной одеждой из запасов первой мировой войны, выкрашенной в темно-синий или зеленый цвет. На ней были нанесены красной масляной краской большие буквы «SU*.
Палаточный лагерь, незастроенная территория размером 400 х 100 м, находился рядом с главным лагерем и служил преимущественно для размещения пленных, прошедших регистрацию, ос-
28
метр, дезинсекцию и направляемых на работу в промышленность, прежде всего в горную. Большие изменения в нем произошли между августом 1944 и мартом 1945 г. Здесь появились 10 бараков, которые по своему размеру значительно превосходили нормальные бараки. Они были построены для военнопленных, возвращавшихся с запада. Костяк лагеря составлял не более 1 000 - 1 200 человек, которые были нужны для функционирования всей системы лагеря. К их числу относились сапожники, портные, автомеханики, слесари, электрики, писари в картотеке, врачи, фельдшеры и санитары, а также группа музыкантов, певцов и танцоров, которые отбирались немцами из числа пленных. Эта группа ездила по другим лагерям и давала концерты. Музыканты, по мнению Д.Б. Старикова, исполняли одновременно функцию осведомителей. Они интересовались настроением и разговорами среди пленных4. Читая документы и воспоминания пленных, ловишь себя на мысли о том, сколько среди них было талантливых и способных людей. Многие пленные были мастерами своего дела, хорошими специалистами и организаторами, хорошо знали немецкий язык. Сколько молодых, подававших надежды людей унесли война и плен. Скольким они поломали судьбу и жизнь! Да, судьба в большинстве своем молодых людей, только начинавших сознательную жизнь, была беспримерно жестокой. Правда, молодость, жажда жизни, вера в победу, взаимоподдержка и стремление выжить помогли многим пережить плен, ведь военнопленным в основной массе в ту пору было 18 - 25 лет. Несомненно, проблема как выжить была главной для них. Проявлялись разные способы поведения, вплоть до предательства и измены.
ШАБА III.
УСЛОВИЯ СОДЕРЖАНИЯ
СОВЕТСКИХ ВОЕННОПЛЕННЫХ
Уже 10 июля 1941 г. в лагере появились первые военнопленные. Их насчитывалось более 7 000 человек. Они были привезены в вагонах для перевозки скота. В 5 км от лагеря находился небольшой вокзал Хёфельхоф. Туда во время войны и приходили эшелоны с советскими военнопленными. До 30 июня прибыло 13 эшелонов. Затем пленных выгружали, строили в колонну, и, охраняемые конвоирами, они медленно следовали в лагерь. Марш пешком от вокзала до лагеря для обессиленных, измученных голодом и жаждой пленных был настоящей пыткой. Этот путь тогда называли «дорогой смерти». Всего-то 5 километров, а пленным они казались бесконечными. За малейшее нарушение дисциплины они подвергались избиениям, иногда их убивали. За колонной шла повозка, которая подбирала тех, кто уже не мог более двигаться. Здесь уместно привести слова из лагерной песни:
Увидишь ли ты дом родной свой, Обнимешь ли ты любимую свою, Или, забытый всеми на чужбине, Окончишь жизнь бесславно ты в плену...
В целом же путь страданий советских пленных от взятия в плен до шталагов в рейхе был необычайно труден. Многодневные, чаще недельные пешие марши, пребывание в дулагах, грубое обращение охранников, издевательства и расстрелы, недостаток гопци, воды, плохое размещение - все это приводило к истощению пленных, прежде чем °ни вообще пересекали грангагу рейха. Затем их везли несколько дней в холодных «телятниках» и в открытых переполненных вагонах по 60 - 70 человек. Во время пути давали всего 150 - 200 г хлеба, воду получали не каждый день. Раненым и травмированным не оказыва-
30
лось медицинской помощи. Несомненно, это способствовало быстрому распространению эпидемии среди пленных, чаще всего сыпного тифа, дизентерии, холеры. А. Васильев написал проникновенные стихи, что называется, на месте событий:
Сегодня для них подвели эшелон. Обыщут их, сунут в вагон, И будет больных и страдающих стон Размеренным стуком колес заглушён...
И думает пленный, прижавшись к стене Вагона, склонившись устало, Как будет он жить в незнакомой стране, И холод от страха бежит по спине...
К месту назначения пленные прибывали изможденные и истощенные от голода, больные, грязные, в обтрепанной и оборванной одежде. Это подеверждают многочисленные документы и фотографии. Зачастую транспортные поезда привозили военнопленных уже мертвыми, иногда их выносили по 10 человек из вагона1. Особенно высока была смертность среди раненых и больных. Иные едва выходили из вагона и оставались лежать тут же, на железнодорожных путях. Мертвых зарывали, причем неглубоко. Только после сильного протеста соответствующих инстанций последовал приказ министра внутренних дел от 27 октября 1941 г., который обязывал управление общин немедленно хоронить трупы советских военнопленных2. Вот как описывает момент встречи бывший пленный П.Т. Янковский, оказавшийся в лагере осенью 1942 г. На вокзале Хёфельхоф их встретили немецкие солдаты и русские лагерные полицейские в униформе. Пленные их считали предателями. После того как пленные вынесли из вагонов умерших и больных товарищей, их построили в колонну по 5 человек. Во главе ее оказался рыжий полицейский. Дальше произошло страшное. Умерших и больных пленных солдаты и полицейские побросали в повозку. Они стали бросать даже тех, кто не мог из-за физической слабости встать в колонну. Все оцепенели от увиденного, произошло всеобщее замешательство. Некоторые пленные начали истерически кричать. Рыжий полицейский приказал идти вперед, но колонна оставалась стоять на месте. Затем солдаты бросились на нее и стали хватать кричавших, чтобы закинуть их в автофургон. «Вперед, вперед!» - кричал рыжий полицейский. «Если вы не пойдете, то немецкая команда всех вас уничтожит как бунтарей». Солдаты прикладами винтовок начали толкать колонну вперед. После долгого пути пленные оказались на лагерной площади. Рыжий полицай вышел в
31
центр площади и объявил, что с ними хочет говорить комендант лагеря. Перед пленными появился офицер, с ним фельдфебель и переводчик. Офицер обратился к пленным и потребовал, чтобы вышли из строя коммунисты и евреи, но из колонны никто не вышел. Немец (делал паузу, затем обошел колонну, посмотрел в лица пленных и вернулся на свое место. Он вновь потребовал выйти коммунистов и евреев. Но опять никто не вышел3. Сцена, описанная Янковским, была типичной для других лагерей.
В воспоминаниях очевидцев, живших рядом с лагерем 326, констатируется следующее: «Русские шли от вокзала Хёфельхоф пешком. Они были острижены наголо, глаза из-за голода впалые. Многих охранники били прикладами винтовок, толкали в уличные канавы и траншеи, пока они еще были живыми»4. Сохранилась фотография того времени: в дорожной канаве - труп военнопленного с поднятой как бы для проклятия рукой. Первые военнопленные, прибывшие в лагерь в июле 1941 г., размещались под открытым небом, на голой земле. Они оказались незащищенными от непогоды: ветра, дождей и холода. У большинства военнопленных не было даже шинелей. Днем еще можно было как-то терпеть плохую погоду, а ночью замерзали от частых дождей и холода. За исключением двух-трех бараков, где находилось лагерное руководство, лагерь не был готов для приема пленных. Даже отхожих мест (уборных) было всего лишь несколько, которые не отвечали элементарным требованиям. Только в 1942 - 1943 гг. было оборудовано десять больших выгребных ям. Пленные жили в норах, пещерах, землянках, шалашах. Сооружение таких нор заканчивалось для многих трагически, так как ночью во время am песок обваливался на несчастных, и они оказывались погребенными. Спали на голой, холодной и сырой земле. Молодой сосновый лес, находившийся на территории лагеря, пишет бывший военнопленный В.И. Шиманский, был немедленно использован как строительный материал для строительства землянок на два или три человека. Вскоре от соснового леса не осталось и следа. На всех сосняка не хватило, и тогда многие пленные начали рыть подходящие пещеры, чтобы хоть немного защитить себя от дождя5. По мнению самих военнопленных, тех, кто остался в живых, в первые месяцы плена преобладало гнетущее, шоковое состояние, тоска, апатия, какая-то безысходность. Затем, по мере общения друг с другом и закалки суровыми испытаниями лагерной жизни, к пленным постепенно пришло осознание и понимание своей безвинности в том, что произошло и что основная масса военнопленных имеет человеческое право на жизнь.
32
Землянки советских военнопленных
Палатки для пленных. Осень 1941 г.
^ 33
Регистрация военнопленных производилась путем заполнения индивидуальных карточек на немецком языке в специально отгороженных блоках форлагеря. Карточки заполняли несколько военнопленных-писарей из рабочей команды «картотека». На советских военнопленных в шталагах рейха заполнялась только карточка № 1. Она содержала все личные данные, включая фотографию, отпечатки пальцев и наказания во время плена. На обороте карточки ставился штамп с указаниям первой, второй или третьей группы. Кроме того, согласно приказу ОКВ опт 2 июля 1941 г., советские военнопленные, оказавшиеся на территории рейха, должны были сами заполнить небольшую карточку зеленого цвета утвержденного образца. При переводе в другой лагерь заполнение этой карточки повторялось на новом месте. После заполнения карточек пленные получали жетон, на котором были обозначены номер и шталаг. В конкретном случае речь шла сначала об отметке шталага 326, а затем 326 (VI К). Каждый пленный имел свой порядковый номер и был обязательно зарегистрирован. Жетон и карточка № 1 сопровождали военнопленного при всех перемещениях. После регистрации пленные проходили в другой отгороженный сектор форлагеря и таким образом были отделены от еще не зарегистрированных. Нумерация в каждом лагере начиналась с цифры 1. Лагерное руководство владело полной и точной информацией о военнопленных. В первые же дни пребывания в лагере выявились трудности при учете пленных из-за кириллицы. Это приводило к ошибкам при заполнении и неправильному написанию букв. Переводчики старались устранить ошибки, тем не менее военнопленные быстро уловили и использовали слабости системы учета в своих целях. Это особенно было использовано теми, кто хорошо знал немецкий язык и трудился в отделе «картотеки». При случае они могли внести фальшивую запись, чтобы помочь своим товарищам, облегчить их страдания и избежать преследования. Пожалуй, самым известным в отделе картотеки позднее стал Д.Б. Стариков - лейтенант Красной Армии, попавший в плен при выходе из окружения в мае 1942 г. В шталаг 326 (VI К) он прибыл с большой группой военнопленных в конце 1942 г. и оставался там до самого освобождения.
По номерам жетонов в шталаге 326 (VI К) было зарегистрировано 200 000 военнопленных. Все исследователи считают, что эта Цифра сольно занижена. Историк В. Бейне назвал в свое время другую цифру - 2 млн. советских военнопленных, и с тех пор она повторяется во всех работах. Однако считается, что эта цифра слишком завышена. Последние данные, подтвержденные архивными документами, показывают иную картину. На 1 марта 1945 г. было зарегистрировано около 308 000 советских военнопленных6. Однако окончательное число до сих пор неизвестно
34
В суровых условиях первые пленные должны были строить шта-лаг 326. Лагерное начальство старалось дать пленным простой строительный материал и примитивный инструмент для строительства шалашей. Но и этого не хватало. Начальство восхищалось ловкостью, мастерством и сноровкой пленных, которым приходилось рыть песчаную почву под жилье ложками, крышками кухонной посуды и другими металлическими изделиями, и даже голыми руками. Найденный кусок проволоки искусно превращался в пилу, благодаря чему пленным удавалось спиливать и толстые деревья. Даже корней не оставалось в земле. Лагерное руководство, пытаясь хоть немного облегчить участь пленных, дополнительно выделяло им палатки. Их поставляли готовыми конструкциями на вокзал Хёфельхоф, откуда пленные частями на себе доставляли в лагерь. Это была тяжелейшая работа. Сразу отметим, что только в 1942 г. военнопленными была построена узкоколейная железная дорога, связывающая вокзал Хёфельхоф и лагерь. Но она служила прежде всего для подвозки снабжения и только в исключительных случаях использовалась для транспортировки тяжелобольных пленных.
Так, на протяжении многих месяцев в шталаге рядом находились норы, землянки, палатки и бараки. С «переездом» в бараки пленные, что называется, получили крышу над головой, но в целом их положение улучшилось ненамного. Каждый барак внутри был разделен перегородками на три отделения и рассчитан на 140 пленных, а размещали по 400 - 500 - 600 человек. Крыши протекали. Постельные принадлежности не выдавались, и пленные спали на жестких деревянных нарах в 2 и 3 яруса или на земляном полу7. В качестве подстилки служила солома. Такие условия размещения пленных решающим образом влияли на их смертность. Например, зимой, при очень холодной погоде, нередко происходили смертные случаи, пленные замерзали в бараках. На сутки на маленькую печку-буржуйку выделяли по два брикета угля, да и то не всегда. Кстати, бараки за все время существования лагеря не ремонтировались. По утверждению Хюзера и Отто, ДЛЯ советских военнопленных в шталаге 326 специально конструировались массивные бараки с размещением в них 840 или 1 200 человек в каждом8. Уборных в бараках не было. Плохо было и с водой. Правда, в каждом боксе поставили ручные помпы, но вода бралась из поверхностного слоя, она была мутная, с неприятным запахом и вкусом. Пить ее было опасно, она вызывала кишечные заболевания, но другой воды для пленных не было, хотя рядом за проволокой, в немецком лагере, был водопровод. Переход из одного бокса в другой по обоюдному согласию был возможен. Но сделать это было весьма трудно, так как нужно было согласие лагерного полицая, либо суметь
35
отвлечь его каким-то образом, что не всегда удавалось. За неудачные перебежки из бокса в бокс военнопленные расплачивались побоями.
Необходимо отметить, что пленные, работавшие в окрестностях лагеря, возвращались в шталаг только переночевать, в то время как большинство размещалось в маленьких «рабочих лагерях» по месту работы. В шталаге постоянно находилось не более 2 000 пленных, одни из них лежали больными в санчасти, другие работали внутри лагеря. Настоящая теснота установилась с лета 1942 г., когда в шталаг 326 (VI К) стали поступать эшелоны с пленными. Временно в нем насчитывалось более 20 000 человек. Лагерное руководство размещало их либо на свободные места в бараках, либо в палатках. В таких же условиях содержались советские офицеры. Пленные офицеры получали такой же продуктовый рацион, как и солдаты, ходили в лохмотьях, подвергались издевательствам, их также привлекали на тяжелые физические работы. В некоторых боксах жили даже командиры, которые скрывали свое воинское звание и считались простыми солдатами. С первого дня плена они вели патриотическую работу. Большинство из них прошли 9-й бокс СС и были отправлены в лагерную тюрьму или концлагерь Бухенвальд9. По утверждению бывшего военнопленного И.Я. Жолобова, абвер обычно имел в каждом боксе своего осведомителя, который сообщал необходимые сведения, а также подслушивал разговоры пленных, осуждающие немцев. В 9 боксе СС был свой садист из числа пленных, Жорка-блондин. По его вине было загублено много жизней. Режим в этом боксе был более жестким, питание еще скуднее, а смертность в несколько раз выше, чем в общих боксах.
Здесь хотелось бы сделать небольшое отступление и напомнить, что уже в конце июля 1941 г. в шталаге насчитывалось около 12 000 русских пленных10. К середине октября того же года, по сообщению командования VI военного округа, туда прибыло 48 000 военнопленных11. В шталаге VI в Нойе Ферзен и VI С Батхорн на 1 сентября 1941 г. находился 22 641 пленный12. Вскоре число отправленных из шталага 326 превзошло число прибьшающих красноармейцев. С каждым разом сокращалось число поездов с пленными. С ноября 1941 до начала марта 1942 г. наблюдалась пауза. Самая низкая точка падает на 1 мая 1942 г. Число советских военнопленных составило I 181 человек13. Из сказанного видно, что число размещенных из месяца в месяц сильно колебалось. Причины такого колебания коренились в отборе СС определенной части пленных для уничтожения, в массовой смертности, а оставшихся в живых распределяли в другие лагеря. Кроме того, провал «блицкрига» и поражение германской армии под Москвой в начале декабря 1941 г. приостановили завоз пленных в во-
36
енный округ. К тому же в этот период лагерь из-за эпидемии сыпного тифа находился на карантине.
Только с мая 1942 г. в шталаг стали снова поступать транспортные поезда с пленными. С июня по август число пленных увеличилось с 3 000 до 21 000. Такой резкий скачок объясняется большим успехом немецких войск на восточном фронте. Одновременно руководство вермахта заботилось о том, чтобы ввозить военнопленных в области рейха ввиду высокой потребности в рабочей силе намного быстрее, чем в 1941 г. Самая высокая цифра приходится на 1 сентября 1944 г. - 31 638 человек. До конца января 1945 г. число пленных колебалось между 26 982 и 24 327й. В неделю лагерь принимал по меньшей мере по два эшелона. При этом число пленных на состав поезда увеличился с 1 тыс. человек осенью 1941 г. до 2,5 тыс. в конце 1942-го15. С ноября 1942 г. шталаг 326 (VI К) стал исполнять функции центрального премного лагеря для советских военнопленных, которые должны были трудиться в Рурской горной промышленности. Таким образом, шталаг дополнительно приобрел характер пересыльного лагеря. Из него пленные отправлялись в другие лагеря, чаще в шталаг VI А Хемер. Например, только за период с 20 сентября по 1 октября 1942 г. в Рурскую горную промышленность прибыло 9 эшелонов с общим количеством 22 000 советских пленных16. Мужчин, способных к работе в горной промышленности, регистрировали, отправляли на дезинсекцию и медицинское обследование, а затем распределяли на рудники и шахты. В конце мая 1943 г. в Рурскую область было отправлено 10 000 пленных. В начале июня того же года в шталаг 326 в рамках так называемой акции горной промышленности поступило 13 939 советских пленных, болыпинство из них находилось в страшном состоянии. Зимой 1942/43 г. началась эвакуация нетрудоспособных военнопленных из Рурской области, которые в шталаге 326, что называется, набирались сил, а затем их отправляли на работу. Правда, большинство из них умерли. Итак, через шталаг 326 были переправлены сотни тысяч русских пленных. В августе 1944 г. в шталаг стали прибывать первые транспорты с военнопленными из ликвидированных лагерей на востоке.
Пожалуй, самым страшным и самым тяжелым испытанием для военнопленных был голод. На всем протяжении войны голод преследовал их. Его пик падает на зиму 1941/42 г. и на весну 1945-го. Жизнь впроголодь была самым непереносимым чувством, доставляя огромные физические и физиологические страдания. Муки голода, пишет A.C. Васильев, ни с чем не сравнимы. Терзаясь ими, понимаешь, что человек ради куска хлеба готов пойти на бунт, на казнь17. В плену A.C. Васильевым были написаны проникновенные стихи про шталаг 326: «Здесь горы прокляты, здесь долы прокляты людьми и
_
солнцем..>. Голод разъединял людей, делая их подозрительными и жадными, лишал порой остатков человечности. Людоедство было не редкостью среди пленных. Люди убивали друг друга, поедали умерших. Голод был одной из причин побегов и воровства. Он заставлял пленных воровать, хотя это было связано с большим риском, и совершать побеги, несмотря на строжайшую охрану. Голод, постоянные мысли о еде делали воровство неизбежным и повсеместным. Воровали все - иначе не выжить. Голод был причиной высокой смертности пленных. По мнению бывших пленных шталага 326, недостаток питания был одним из элементов физического уничтожения советских пленных19. Холод, голод и плохое питание приводили к эпидемии дизентерии. Люди умирали как мухи. И это могло случится с каждым в следующую минуту, час, день, неделю19. Один из главных и сознательных методов уничтожения пленных, пишет В. Шиманский, был ежедневный голодный рацион, приводивший организм к истощению и смерти через нарушение пищеварения или дизентерию20.
Питание для советских пленных было установлено ниже необходимого минимума и хуже, чем для пленных других стран. Нормы питания для советских военнопленных были занижены на 40 - 60%. Французские, английские, американские военнопленные питались лучше, и с ними обращались значительно лучше. Это подтверждают пленные в своих воспоминаниях. Французы и англичане, в отличие от русских, получали посылки Красного Креста, к тому же их кормили по более высокой «расовой норме». В августе 1941 г. распоряжением Верховного командования вермахта устанавливается для советских пленных единый рационный порядок. Работающий пленный должен был получать только 2 200 калорий в день, неработающий - 2 040 калорий. Согласно этому распоряжению, на 28 дней каждому из них полагалось 6 кг хлеба, 400 г мяса, 440 г жиров и 600 г Сахара. В хлебе могло быть только 50% муки, остальное - разные добавления, лишенные какой-либо калорийности. Мясо - только конское, а жиры - искусственные. Даже если бы его не обкрадывали, советский военнопленный получал бы ежедневно всего лишь 515 калорий.
В октябре 1941 г. рацион был уже снижен. Прежде всего это касалось неработающих пленных, тех, кто был уже слаб. Они получали менее 1 500 калорий в день, то есть на 2/3 меньше абсолютного минимума существования21. Причем питание напрямую связывалось с трудовыми показателями. На совещании в министерстве снабжения 24 ноября 1941 г., где обсуждался вопрос о снабжении русских военнопленных, отмечалось, что попытки изготовить для русских специальный хлеб показали, что наиболее выгодная смесь получается при 50% ржаных отрубей, 20% отжимок сахарной свеклы, 20% целлюлозной муки и 10% муки, изготовленной из соломы или листьев22.
38
При этом руководство нацисткой Германии не раз заявляло, что питание советских военнопленных ни в коем случае не должно отразиться на понижении рациона немецкий войск и немецкого населения. Пленные, чтобы остаться в живых, прибегали к « стратегии выживания», требующей а) без разбора брать все, что может утолить голод или жажду; б) строго и солидарно распределять лагерную еду; в) кражи съедобного; г) добровольной помощи продуктами через третьих лиц; д) меновой торговли; е) интенсивного труда23. Советские военнопленные вырезали из дерева или изготовляли из соломы различные изделия и предметы и обменивали их у охранников или мирного населения на хлеб и табак.
По воспоминаниям бывших пленных шталага 326 складывается довольно однозначная картина. Питание было очень скудным, а пища малокалорийная. 150 - 200 г эрзац-хлеба, который был съедобен. Он был испечен из сухих обрезков сахарной свеклы с примесью древесной муки. С отвращением вспоминают пленные об эрзац-кофе и о печально знаменитой баланде - водянистой похлебке (бурда), которую невозможно было есть. К тому же она невыносимо воняла. Как пишет Янковский, пленные вынуждены были ее есть, чтобы не стать животными24. Баланду приготавливали из неочищенной полугнилой картошки, кормовой свеклы или только из брюквы. Иногда брюкву перемешивали с капустой или морковью. При этом брюква и картофель были вымыты плохо, резали их топором в корыте, как для скота, и поэтому в баланде всегда было много мусора, соломы и земли. По воспоминаниям В.А. Токарского, оказавшегося в шталаге уже в июле 1941 г., то есть в числе первых военнопленных, этот суп (бурда) приносили в больших бочках, каждая емкостью 20 литров на 20 человек. Но его всегда недоливали, поэтому пленным доставалось не более 0,7 литра. Ежедневный рацион, по утверждению B.C. Сильченко, составлял 800 - 850 калорий. Это была треть нормы, которая была необходима для сохранения человеческой жизни. При этом пленные работали с раннего утра до позднего вечера25. По воспоминаниям СМ. Кущ, он попал в шталаг в декабре 1943 г. и сразу был отправлен в ревир. Влачил, как и другие, голодное существование, при росте 180 см, весил 47 кг, дистрофик. Летом 1941 г. в лагере не хватало полевых кухонь, чтобы готовить для массы пленных убогий рацион. Они сами были вынуждены заботиться о горячей еде. Первые пленные, чтобы не умереть с голоду, ели кору деревьев, листву и траву. Столовая посуда и приборы для советских военнопленных не предусматривались, так что они становились ценнейшей собственностью, потеря которых влекла к смертельному исходу. Ложки, ножи пленные делали сами и носили всегда с собой в нагрудном кармане гимнастерки. Каски они переделывали в кастрюли. Нужда заставляла их при-
39
даосабливаться и пользоваться примитивными средствами. Прошел месяц пребывания в лагере, вспоминает В.И. Шиманский, пленных кормили два раза в день: баландой и эрзац-кофе. Рацион хлеба оста* вался тот же, но его качество было еще хуже. Иногда к хлебу давали 1 г маргарина и одну-две чайные ложки мармелада. Далее он пишет, что немцы не давали пленным продуктов в нужном количестве. Они проявляли злорадство и издевательство над каждым новым умершим26. Тем не менее лагерное руководство пыталось помочь пленным, которым угрожала смерть от голода, дать им побольше калорий, особенно витамина «Б». Он широко применялся. В порядке дополнениня к рациону пленные собирали съедобные дикорастущие растения (крапиву, щавель), к которым иногда добавлялись свежие овощи, чтобы таким образом компенсировать недостаток витаминов27.
Любопытный эпизод из жизни пленных в лазарете Штаумюле описывает М.А. Кришнов. Больные пленные установили контакт с немецким санитаром ефрейтором Ф. Круппом. Он был корыстолюбивым человеком. Пленные использовали эту. его черту характера. Для подкупа Крупна ему передавали часть немецких денег, заработанных пленными на шахтах, часть шла на приобретение продовольствия, часть - на подкуп караульного. Крупп проносил продовольствие через охрану. Он, конечно, рисковал своей жизнью. Ему удалось установить личный контакт с караульным и руководителем кухни, который тоже продавал пленным консервированную брюкву, эрзац-хлеб, иногда табак и баланду. Эти продукты делились между больными пленными, которых лечили в лазарете Штаумюле. Время от времени лазарет посещали высокопоставленные комиссии из Берлина, генералы со свитой. Они интересовались условиями жизни лагерных заключенных. Им стремились показать истощенных пленных. Однако после отъезда комиссии все оставалось по-старому, а с продовольствием становилось даже хуже28.
Под Новый год военнопленные пели такую песню. Ее отрывок приводит в письме A.C. Лигунов, пробывший в шталаге с июня 1942 по февраль 1945 г. и работавший в ревире:
Новый год, порядки новые,
Колючей проволокой наш лагерь окружен.
Со всех сторон суровы лица смотрят
И смерть голодная с надеждой стережет.
Мы будем пить вино кипучее За очи карие, за то, чтоб жить, За то, чтоб жизнь еще не кончилась И молодыми не пришлось нам умирать.
40
Умерли от голода
Массовое захоронение
ГЛАВА IV.
ОТНОШЕНИЕ ЛАГЕРНОГО ПЕРСОНАЛА
И ГРАЖДАНСКОГО НАСЕЛЕНИЯ
К СОВЕТСКИМ ВОЕННОПЛЕННЫМ
Многочисленные документы свидетельствуют, что советские военнопленные были жертвой расистской идеологии. Официальная пропаганда, как указывалось выше, убеждала немцев в расовой неполноценности русских пленных, внушала мысль об уничтожении славянского недочеловечества», призывала к грубому обхождению с пленными, населению навязывалось антибольшевистское, антиславянское и антисемитское настроение. Она предупреждала немецких женщин от прямых контактов с русскими. Местные газеты писали о них самое плохое: обвиняли их в распущенности, неряшливости, в варвар-стае. Они рекомендовали смотреть на пленных как на «зверей в зоопарке», «чудовищ» и «извергов», как на заклятых врагов. Опасность идет с востока. Советский солдат - существо низшего порядка, он ближе стоит к животному, чем к человеку. Такая пропаганда несомненно способствовала безжалостному обращению с пленными и вела к произволу в отношении их.
Как уже говорилось, что с самого начала каждый советский пленный рассматривался как «носитель большевизма». Большевистский солдат считался весьма опасным, коварным и вероломным. Каждый немецкий солдат имел право проводить резкую грань между собой и советским военнопленным. Чувство гордости и превосходства немецкого солдата, назначенного для охраны русских пленных, должно во всякое время быть заметным для окружающих.
В памятке об охране советских военнопленных содержались такие требования: 1) безжалостно применять оружие в случае сопротивления, по убегающим немедленно стрелять, 2) всякие разговоры с Генными строго запрещаются, в том числе во время передвижения к
42
месту и с места работы; 3) пленным строго запрещается курить; 4) строго препятствовать всяким разговорам пленных с гражданскими лицами; 5) применение оружия против советских военнопленных, как правило, считалось «правомерным* и освобождало караульных от всякой обязанности разбираться в этом1. Советские военнопленные подвергались разностороннему контролю и охране. По сути дела, их жизнь была поставлена вне закона.
Все пленные, прошедшие через шталаг 326, пишут в своих воспоминаниях о жестоком обращении, об издевательствах над ними и о враждебном отношении немцев. Этот лагерь приобрел печальную славу своей неблагоустроенностью, дикими порядками в обращении с военнопленными, зверством лагерной полиции, ее всевластием в блоках. В лагере господствовал особый режим, способствовавший быстрому уничтожению советских пленных. Чаще всего по отношению к ним применялись кнут, плеть, палка, дубина, «строевая» муштра, подвешивание к «столбу». Бывший пленный В.М. Ашаров оказался в шта-лаге весной 1943 г. В плен попал при защите Севастополя и как офицер прошел через многие концлагеря. Он испытывал страшные издевательства, мучения и несправедливость, пережил много гнусных преступлений, но лагерь 326, по утверждению Ашарова, остался в его воспоминаниях особенно жестоким. Его отличительная черта: полное бесправие советских пленных, невыносимые условия, голод, холод, унижения плохие санитарные условия и расстрелы. Эсэсовцы, продолжает автор, охотились на пленных и, если хотели, кнутом или палкой выгоняли на построение. При этом до смерти забивали тех пленных, которые не успевали достаточно быстро стать в строй перед блоком2. Действительно, немецкая охрана в свободное время с удовольствием занималась так называемыми «играми в дикого кабана», немецкие солдаты стреляли по людям. В книге умерших отмечали: «убит при попытке к бегству»3. Их хоронили свои товарищи.
Особенно в начальный период в шталаге происходили жестокие и страшные эксцессы. Во время строительства лагеря караульные безжалостно относились к пленным, стреляя без всякого повода - для устрашения, сажали на острый кол, били их кулаками, кнутом, винтовочными прикладами, палками и резиновой дубинкой, зачастую до смерти, а в свидетельстве снова отмечалось «убит при попытке к бегству». Заставляли пленных ползать по грязи по-пластунски, копать яму, засыпать ее и снова копать. По общему мнению пленных, немцы, по-видимому, придавали битью особо важное значение. В книге К. Хюзера и Р. Отто приводятся свидетельства евангельского пастора Бангена о том, как немецкие охранники били русских кнутом, а затем вечером некоторые из них хвастались, как много убили пленных4. Кстати, Банген осуждал отношение к русским солдатам как «недоче-
43
ловекам». Недаром пленные заявляли, что лагерь 326 построен на их костях. Каждый кирпич, каждый барак, каждый метр изгороди из колючей проволоки полит русской кровью5. Многие пленные погибали, бросившись на колючую проволоку, по которой проходил электрический ток. Караульные хладнокровно их пропускали. Они беспричинно могли открыть огонь с вышек, убивая пленных. Когда транспорт с пленными прибывал на вокзал, многих выносили уже мертвыми. Караульные обычно говорили: «Из этих должны делать жидкое мыло»6. Абсолютное равнодушие проявляла охрана к пленным, умирающим от голода, болезней, истощения, или к их убийству. Как пишет B.C. Сильченко, убийство не влекло за собой ответственности и наказания, наоборот, скорее побуждало к дальнейшим злодеяниям7. Самым большим наказанием для пленных было петь «Катюшу» перед каким-нибудь приемом пищи.
Я вдоль стенки иду, я за стенку держусь, Я вот-вот упаду, и прощай, моя Русь. Не пойду я в барак, лучше тут упаду, Твердый делаю шаг у врагов на виду.
Военнопленные имели право на существование до тех пор, пока они могли работать. Как только теряли работоспособность, немецкие врачи отправляли их в специальные лагеря «ДУ», где паек резко сокращался и пленные быстро погибали. Вот почему эти буквы «ДУ» военнопленные расшифровывали как «Дом умирающих». Из шталага 326 (VI К) нетрудоспособных военнопленных отправляли в Витмарш, лагерь, расположенный на границе с Голландией. Там умиравшие люди лежали на улице и в бараках. Кто мог еще ходить, бродили по лагерю в поисках отбросов и очисток.
Любое возникшее волнение, беспорядок или неповиновение жестоко подавлялось в зародыше. Для поддержания дисциплины провинившихся пленных содержали в карцере. «Совсем нормальным явлением» считалась часами длившаяся перекличка на аппельгшацу как особая нечеловеческая форма пыток. При любой погоде пленные стояли по 3 - 4 часа, часто полураздетые. Кто падал, того страшно были. После такой «переклички» на аппелышацу оставались лежать Ю - 15 пленных8. Для расправы с пленными охрана использовала алых сторожевых собак. И. В. Мамонтов, бывший офицер, пробыв-и*ий несколько месяцев в лагере, рассказывает, как эсэсовцы натравливали на них собак. Все были слабые и исхудавшие. Сам Мамонтов только 45 кг. Когда собака бросалась на пленного, он тотчас же на землю, и затем собака его раздирала. Таких случаев было °чень много. Он сам был тому свидетелем9. Даже с теми, кто добро-
44
вольно переходил на сторону немцев и сдавался в плен, имея специальное удостоверение немецкого командования (Passierschein - пас-сиршайн), офицеры и солдаты, тоже обращались жестоко. Это ярко показано в воспоминаниях П.Т, Янковского10. А ведь всем, кто добровольно сдавался в плен, немецкое командование гарантировало жизнь, обещало хорошее обращение и достаточное питание. Небезынтересный случай рассказывает бывший пленный И.П. Аникеев. Он пробыл в лагере 326 с августа 1941 по сентябрь 1944 г., и за это время ему пришлось работать в бане, парикмахером, в душевой, проводил работу по дезинсекции и дезинфекции (чистил камеры). Аникеев неплохо рисовал и оставил памятные рисунки о лагере, несмотря на то, что офицеры СС запрещали пленным рисовать, отбирали у них рисунки, фото, карандаши и бумагу. Так вот, рассказывает он, в 1942 г. к ним в баню был послан разжалованный офицер по имени Франц. Вскоре мы узнали, что он не любил русских перебежчиков. К этому времени среди пленных, прибывших в лагерь, многие имели «пропуск» (пассиршайн). Такой пропуск, или удостоверение, командование вермахта выдавало солдатам Красной Армии, добровольно перешедшим на сторону немцев. Мы, продолжает Аникеев, отправили их к Францу, который мог бы предоставить им льготу; он отобрал пропуска, разорвал их перед глазами перебежчиков и в придачу дал еще пару ударов кнутом11.
Одним из инструментов уничтожения пленных было наличие штрафной команды СС. От одной мысли попасть в бараки этой команды пленные испытывали жуткий страх. Прямой путь из них, как правило, был па кладбище или в концлагерь12. В бараках людей не просто убивали, а была выдумана изощренная система ежедневных пыток и издевательств. Характерный случай рассказывает бывший пленный Ю.А. Сапурев, оказавшийся в лагере в феврале 1943 г. Один эсэсовский офицер имел привычку организовывать боксерские бои между пленными. Он говорил: «Ты и ты, надевайте боксерские перчатки и начинайте бой, бейте друг другу морды». Слабые и исхудалые, мы не могли боксировать. Кроме того, среди нас не было боксеров. Вся игра заканчивалась тем, что этот эсэсовский офицер надевал боксерские перчатки и бил пленных по всем правилам боксерского искусства13. По утверждению бывшего пленного Кондра-шова Б.И., в 9-м боксе практиковались маршировка пленных с пением советских песен, которое разносились на весь шталаг.
Яркое описание издевательств над военнопленными оставил А. Шилкин, находившийся в лагере 326 с лета 1943 г. и до самого освобождения. Автор часто упоминает имя фельдфебеля Бошмана, который при разводе на работу систематически избивал пленных клинком. Он заставлял пленных ползать по-пластунски от проходных
45
ворот до блока, предварительно избив их. Особенно жестоко избивал вновь прибывших штрафников. Зимой 1945 г. солдаты СС совместно с Боишаном устроили в лагере общее избиение пленных офицеров. Причиной было, якобы, их медленное построение во время развода на работу. В ход были пущены приклады и штыки. После избиения офицеров заставили бежать от лагеря до места работы. Бошман порой расстреливал в день несколько человек только потому, что пленные ему не понравились, подняли с земли брюкву, не так приветствовали Бошмана. Далее Шилкин рассказывает о том, как молодой шеф блока № 3 (20 лет от роду, один глаз вставленный, среднего роста, на рукаве имел нашивку в виде красного и белого квадрата) избивая военнопленных палкой и всегда старался бить по голове. Были случаи, когда палки ломал об людей. Методы издевательств были различные. В 14-м бараке он совместно с другим немцем подвешивал пленных на проволоке за ноги. Часто бил клинком больных пленных, которые не могли идти на работу. Все экзекуции над пленными поручались ему. P.A. Окунев, оказавшийся в шталаге 326 в июле 1942 г., и другие вспоминают, что им особенно запомнились бани. После прибытия пленных гоняли в баню, где купание превращалось в тяжелую процедуру - все без исключения пленные должны были пройти через нее, в том числе и тяжело больные. Проход в баню был узкий, и-каждого проходящего дежурный немец бил хлыстом. Затем начинался процесс мытья, и обязательно всех заставляли бриться. Тупыми машинками и бритвами пленным удаляли волосы не только на голове, но и под мышками и на лобке, брили бороду и усы, а затем бритые места смазывали едкой жидкостью, вызывавшей сильное раздражение кожи. Далее побритые подходили к немцу, тот проверял чистоту бритья. Если оно было плохим, он поджигал зажигалкой оставшиеся волосы. Как пишет Окунев, постоянно слышались крики и стоны пленных. Некоторых из бани выносили мертвыми. Само купание длилось недолго. Но и здесь немцы «забавлялись», в холодное время выключая теплую воду и неожиданно окатывая пленных холодной. Затем следовало часовое ожидание одежды из дезинсекции в холодном помещешш в дождливую и холодную погоду. Естественно, что итогом мытья было большое количество простудных заболеваний.
В шталаге эсэсовцы особое внимание уделяли офицерам Красной Армии, коммунистам, политработникам и евреям. На них устраивалась настоящая охота. Если находили кого-либо, он был тут же или убит, или отправлен в концлагерь. Только в 1941 г. в Штукенброке было расстреляно 42 офицера под тем предлогом, что они якобы отказались работать. Эти офицеры были похоронены на близлежащем общинном кладбище. После освобождения на месте их расстрела был сооружен памятник с надписью: «Здесь покоятся русские бойцы - пер-
46 ^
вые жертвы фашистского плена 1941 - 1945 гг.»14. К сожалению, в 1963 г. в ходе реорганизации соседнего захоронения этот памятник был снесен. Прах расстрелянных офицеров был перенесен, а на его месте был установлен памятник жертвам трагических событий во время выселения немцев из Польши, Венгрии, Чехословакии и Вое-точной Пруссии.
По показаниям Шилкина, с осени 1944 г. пленные советские офицеры работали под конвоем солдат СС. Недалеко от лагеря они копали бункер. Их систематически избивали эсэсовцы. Так, от побоев в лазарете умер капитан Задорожный, отказавшийся работать на строительстве укреплений. В том же году за отказ работать на оружейном заводе были убиты Павлов и Нестеров. Офицера Станислава Драпея (поляка) били по спине палками и прикладами до тех пор, пока она не покрылась кровоподтеками, после чего его заставляли бегом таскать кирпичи (по 20 штук) на гору. В результате издевательств Драпей долгое время лежал в лазарете. Помимо палок и прикладов, охранники часто применяли штыки. Одному офицеру на работе было нанесено 10 штыковых ран. Почти каждый день двух-трех офицеров приводили с работы под руки, так как после издевательств над ними они не могли идти. На работе пленных офицеров заставляли ползать, подниматься в гору, кувыркаясь через голову, некоторых оставляли без обеда.
Огромные страдания пленным приносила лагерная полиция, подбираемая из числа пленных (Hilfspolizei). По воспоминаниям переживших плен, эти полицейские проявляли нечеловеческую жестокость, избивали, издевались и нередко убивали пленных. Русские полицаи, пишут А.П. Государев и А.М. Карчевский, обращались с пленными хуже, чем немецкие охранники. От них пленные зачастую испытывали на себе произвол и несправедливость. По сути, это были аморальные люди, не знавшие ни жалости, ни сострадания к своим товарищам. Большинство лагерной полиции шталага 326 (VI К) составляли украинцы. Она создавалась «из надежных элементов» и действовала для наведения порядка и дисциплины в лагере совместно с комендатурой. Ее члены носили особую черную униформу и лучше питались, чем все остальные. «Лагерные полицаи в униформе», «предатели» - так их с презрением и отвращением называли пленные. Отношения между русскими и украинцами характеризовались как «постоянно напряженные». Иногда дело между ними доходило до массовых драк. Руководство вермахта и лагеря избрало именно украинцев в качестве «лагерной полиции» для разжигания антирусских настроений и национальной розни. В лагере были также эстонцы, латыши, литовцы, белорусы. Их тоже старались отделить от основной массы русских пленных, чтобгл «обработать» и настроить против них.
47
Среди пленных велась активная антирусская и антибольшевистская агитация, призывавшая пленных к сотрудничеству с немцами, вермахтом в качестве -«добровольных пропагандистов». Кстати, в шталаге 326 до конца 1944 г. существовал «отдел добровольных пропагандистов*. Мотивы сотрудничества пленных с немцами были разные: воинствующий антибольшевизм, враждебность националистического толка против московской центральной власти, предательство своих товарищей ради личной выгоды. Все они надеялись пережить плен через коллаборационизм.
В памяти пленных лагеря самое омерзительное впечатление оставил русский пленный «Сашка рыжий» (А.И. Снегирь) - начальник лагерной полиции. Как пишут А. Шилкин, Ю. Рыбников и другие, это был зверь, а не человек, главный жестокий помощник немцев в избиении пленных. Причем почти всегда использовал клинок, не зная чувства меры: бил куда попало и всех без разбора. Пленных избивал по приказанию немцев, а чаще по собственной инициативе. Особенно сильно бил беглецов и офицеров. Последних - просто из ненависти. При переводе пленных из блока в блок не разрешал ремонтировать в бараках окна, нары, двери. Почти все продукты, которые пленные доставали на работе, лично сам отбирал на проходной. В пьяном виде вместе со своим другом Андреем ночью врывался в бараки и жестоко избивал пленных. Он был тесно связан с гестапо и систематически делал подарки офицерам гестапо в виде деревянных изделий - резные тарелки, шахматы и различные шкатулки, которые отбирал у пленных. Как видно, характер общения охранников и лагерных полицейских с пленными отражал глубину напряженности межчеловеческих отношений. Н.Ф. Колин, бывший пленный, находившийся в шталаге с августа по декабрь 1943 г., рассказывает такой эпизод. «Знакомство» с Сашкой Рыжим произошло в первый день пребывания в шталаге. В бокс, куда только что разместили группу военнопленных, вошел рыжий полицай с немецкой овчаркой. Он познакомил пленных с порядком лагеря. Издеваясь и насмехаясь над нами, он произнес такие слова: «Вы находитесь за проволочным заграждением, но оно не для вас, а для того, чтобы воробьи к вам не залетали. Отныне вы не товарищи, а господа. Того, кто будет нарушать порядок, я буду строго наказывать. И не только я, но и мой лучший друг (указав при этом «а собаку), который хорошо выполняет мою команду. Вот смотрите». Он дал собаке команду «фао. Собака бросилась на указанного военнопленного и вырвала клок штанины.
В этой связи, хотелось бы привести куплет из лагерной песни, который отражает настроение и положение пленных.
48
Ах ты Русь, ты моя дорогая, Не вернуся я больше к тебе, Кто вернется, тот век пе забудет Все расскажет родимой семье, Как собаками немцы травили, Полицейские жали в дверях.
Судя по воспоминаниям, не все немецкие охранники избивали советских пленных. Бывший пленный Г.М. Матвеев пишет, что разные были немцы: одни били по-страшному, требуя от него, чтобы он призывал русских солдат самим сдаваться в плен, другие считали, что этого не должно быть15. Многое зависело от личного образа мыслей, религиозности, а также от установок нацистской идеологии. Некоторые охранники спокойно относились к тому, что кто-то сует пленным что-то съедобное; другие сотрудничали с группами сопротивления и помогали таким образом выжить русским пленным; третьи сочувствовали им. А.М. Карчевский, работавший в картотеке, считает, что некоторые немцы относились к пленным по-человечески. Правда, они сами боялись своих стукачей, поэтому отношения были чисто деловыми. Встречались немецкие солдаты, которые разочаровались в национал-социализме.
Снова хотелось бы вернуться к воспоминаниям И.П. Аникеева. Он пишет, что пленные интересовались событиями, которые происходили вне лагеря. Особенно их интересовали новости с фронта. Эти новости приносили им частично и непосредственно сами немецкие солдаты. Аникеев был знаком с одним немцем, санитаром, ефрейтором по имени Ф. Херман, который имел художественные наклонности, любил рисовать и был хорошим ювелиром. От него пленные узнавали очень много. Он приносил мм даже немецкие газеты. Херман рассказал пленным и о покушении на Гитлера 20 июля 1944 г. Добрым словом вспоминает Аникеев чеха А. Либеля, который работал у немцев в санчасти в качестве переводчика. Либель говорил: «Чехи и русские - братья» и передал однажды большой пакет с продуктами16.
Известно, что всякая связь военнопленных с гражданским населением была строго запрещена, любая поддержка, контакт или помощь пленным строго наказывались. Гитлер, Геббельс, Гиммлер и Борман требовали, по меньшей мере, абсолютного запрета контактов с немецким населением, отвергали любой компромисс в этом вопросе, настаивая на полной изоляции советских солдат, от которых как «большевистских подстрекателей» исходит большая опасность для окружающих. Геббельс летом 1942 г. заявил, что «впервые в этой войне немецким солдатам противостоит не только по-солдатски, но также
49
политически обученный противник». Чтобы воспрепятствовать любому контакту с немецким населением, советские военнопленные должны были обязательно ходить сплоченными колоннами, а знавших немецкий язык избегали ввозить на территорию рейха. Нацистская пресса старалась подавить нередко наблюдаемое сочувствие населения к пленным изображением различных картин врага.
И все же запреты не могли полностью исключить проявление сочувствия, элементарных контактов и любопытства. В.И. Шиманский вспоминает, что в воскресные дни к лагерю приходила хорошо одетая публика из окрестных деревень, чтобы поглядеть на первых советских военнопленных17. Дети, например, часто подбрасывали «русским» свой хлеб через лагерное ограждение или передавали им по пути на работу что-либо съестное. Взрослые, в свою очередь, обменивали продукты питания на соломенные башмаки, сделанные пленными с поразительной ловкостью, шкатулки для драгоценностей или украшения. Исходный материал для какого-либо ремесла часто похищался с места работы. Полиция и представители вермахта, конечно, пытались воспрепятствовать этому18. Несомненно, обменная торговля для обеих сторон была связана с большим риском. Более того, несмотря на угрозу высокого штрафа и даже заключение в концлагерь в случае разоблачения, часто между «торговыми партнерами» развивались личные отношения. Любые доказанные половые связи жестоко карались либо тюрьмой, либо концлагерем для немецких женщин, а советским военнопленным выносился смертный приговор19.
Интересные воспоминания об условиях жизни и труда оставил Фридрих Каммейер, бывший инженер и заместитель директора одного из предприятий в г. Хёрфорде, где работали советские военнопленные, направляемые из шталага 326. Он пишет, что предписанный национал-социалистами запрет на общение между советскими военнопленными и немецкими рабочими и работницами почти не соблюдался. Более того, сотрудники узкоколейной железной дороги часто организовывали для пленных дополнительный небольшой рацион из продуктов питания и табака, а на рождество - пакет пряников, который «забывали» в вагоне и затем отдавали пленным. Каммейер вспоминает о том, как он одному пленному набил карманы табаком, при этом сильно боялся, как бы не заметили: «Ох, если бы меня поймали на этом, это сразу стало бы достоянием военных»20. Незамедлительно последовало бы наказалие.
По мнению исследователей Хюзера и Отто, в целом можно констатировать, что нацистское мировоззренческое представление о «русских недочеловеках», «русской низшей расе» в повседневной жизни Местного населения не проникло столь пгубоко21. При этом обычно на пленных, которые работали на крестьянском дворе
50 _
близлежащих деревень. Большинство из них были батраками. И, тем не менее, их приглашали к общему столу, они вместе с членами семьи во время еды произносили застольную молитву, сидели за одним кухонным столом и ели, хотя это было запрещено лагерным начальством22. Часть жителей Зенны, преимущественно конфессионально настроенные люди, сочувственно относились к пленным. Из гуманистических соображений многие осуждали варварское отношение к ним, особенно возмущались в первое время тем, что пленные не имеют бараков и живут под открытым небом23.
Любопытный разговор между пленными и немцами передает в своих воспоминаниях Л.С. Манаенков: «Гитлер, говорили немцы, в последнее время мобилизует всех, кто еще может двигаться. Старые люди, среди них были те, кто в годы первой мировой войны находился в русском плену. Они на собственном опыте знали, что такое война. Некоторые из них показывали нам фотографии своей семьи и говорили, что их сын погиб, а Гитлер - это дерьмо (Scheiße). Когда один товарищ спросил их, когда же закончится эта война, они ответили: если это произойдет завтра - хорошо, если это произойдет сегодня, еще лучше»24. Следует отметить, что отношение к советским военнопленным со стороны военной охраны и гражданского населения Германии резко изменилось с приближением окончания войны. Были случаи, когда военнопленные давали «индульгенции» охранникам за лояльное к ним отношение. Эти «индульгенции» котировались весьма высоко.
ГНАВ А V.
МЕДИКО-САНИТАРНЫЕ УСЛОВИЯ
ВШТАЛАГЕ
Медицинское обслуживание военнопленных в VI военном округе передавалось четырем санитарным частям в Кёльне, Дюссельдорфе, Мюнстере и Билефельде. Каждая санчасть имела в своем распоряжении около двух лазаретов для пленных с очень разным числом коек. Например, санчасть в Кёльне имела один-два лазарета: в Дюрене -800 коек и Хофнунгсшталь - 500 коек; в Дюссельдорфе: в Дорстене -100 коек и Гересхайме - 1 190; в Мюнстере: в Хемере - 200 и Ванне-Эйкель - 500; в Билефельде: в Лингене-630 и Штаумюле - 2 368 коек1.
Летом 1941 г. гигиенические условия советских военнопленных были катастрофическими. Это способствовало быстрому распространению различных болезней. В августе среди пленных начала свирепствовать эпидемия дизентерии. Своей высшей точки она достигла в сентябре. Ослабленные от голода пленные умирали массами из-за обезвоживания организма и слабого кровообращения. Одновременно эпидемия дизентерии распространилась в шталагах Эмсланде и Люне-бурской пустоши. Не стихала она и тогда, когда произошли первые случаи заболевания сыпным тифом. В этой напряженной ситуации и возникла мысль о создании специального лазарета для больных дизентерией, чтобы таким образом сдержать эпидемию и изолировать заболевших. В октябре 1941 г. эта идея была реализована. В местечко Штаумюле, расположенное в 15 км от лагеря 326, была направлена Фуппа советских военнопленных для приема больных. В сопровождении двух охранников и одного немецкого санитара группа через четы-Ре часа прибыла на место. На этом военном объекте «Sennelager» находилась военная часть СС. С правой стороны, вспоминает ^•А. Кришнов, работавший в этом лазарете санитаром с первых дней и До 1944 г., мы увидели бараки, обнесенные колючей проволокой, и
52
вышку с караульными. Немецкий санитар сказал нам: «Мы пришли в Штаумюле, здесь будет лазарет»2. Эпидемиологический лазарет Штаумюле возник в уже существующем большом комплексе бараков, по меньшей мере, из 29. Группу советских пленных, в которую входили П. Краснов, М. Герасименко, Н. Чернышев, В. Повертайленко и др., разместили в бараке № 26. Сам М. Кришнов сначала работал санитаром в бараке № 29. Организационно лазарет в Штаумюле подчинялся не коменданту шталага 326 (VI К), а коменданту гарнизонного полигона. Кстати, и сегодня в Штаумюле находится клиника для больных туберкулезом. В каждом бараке имелось по пять комнат. В качестве кроватей служили деревянные нары в два этажа.
Уже через неделю после прибытия группы советских пленных в лазарет стали поступать первые больные дизентерией из лагеря № 326. Почти всегда среди прибывших были мертвые. В некоторые дни больные умирали по 20, иногда даже более 30 человек. Кладбище советских военнопленных находилось в 8 км от лазарета, и там хоронили умерших от дизентерии. Бараки были переполнены3. С каждым днем увеличивался поток больных, среди них очень много тяжелобольных. Начальником лазарета был унтерофицер Дж. Гораи. В нем работал также немецкий врач, обер-лейтенант «доктор Ланцер». Советский военнопленный М. Кришнов стал лекарем, он накладывал повязки раненым и тяжелобольным, а также выдавал лекарства от дизентерии. Лекарством против дизентерии служили таблетки из угля и белой глины. Больных было много, а лекарств и перевязочных материалов едва-едва хватало. В лазарете находилось до 2 000 человек, чаще всего - и более. Несмотря на свирепствовавшую эпидемию дизентерии, немцы продолжали кормить больных водянистой похлебкой «баланда» качеством хуже, чем в лагере № 326. Вскоре в лазарет прибыл пленный польский врач О барский, который хорошо говорил по-немецки и по-русски. Как пишет Кришнов, он через Обарского передал требование об улучшении питания, напомнив, что в противном случае смертность может резко увеличиться. Вскоре в Штаумюле была открыта столовая, на кухне которой работали русские пленные.
Больные стали каждый раз получать сухари или три раза в день белый хлеб. Питание больных оставалось очень скудным. Благодаря диете, удалось спасти многих больных от смерти. При этом, продолжает Кришнов, мы старались выздоравш тающих и поправившихся оставить в лазарете как больных, чтобы они не работали на немцев4. С этой целью они прибегали к различным ухищрения. Так, при обходе больных немецкий врач ставил знак о состоянии стула синим, зеленым и красным карандашом. Кришнов и другие использовали эту маркировку для фальшивых данных, записав меньше людей здоровыми. Они оставляли после себя больше красных знаков, так как крас-
53
ный знак означал для немцев, что стул смешан с кровью. Кроме того, чтобы пленного дольше оставить в лазарете, русские санитары искажали данные о температуре5.
Судя по воспоминаниям Кришнова, он сам много раз рисковал, чтобы спасти жизнь не только русским пленным, но и полякам. Вначале трудно было различить, кто друг, а кто враг. В плену любая ошибка могла стоить жизни себе и другим6. Здесь хотелось бы привести еще два характерных примера из жизни больных пленных, о которых пишет Кришнов. Первый эпизод. Немецкий врач «доктор Ланцер» боялся посещать бараки больных. Он посылал Гораи, у которого был взгляд хищного зверя, орлиный нос, усы, как у Гитлера, ему было 50 лег. Во время ходьбы он вытягивал свое туловище вперед, руки закладывал за спину и при этом постоянно носил с собой резиновую дубинку. Если во время посещения барака по команде «Ах-тунг! Смирно!» больные не вставали или кто-нибудь не останавливался, тогда Гораи бил дубинкой где и кого попало7. Второй пример. Поздней осенью 1941 г. в лазарет прибыл немецкий санитар. С ним больные столкнулись как с куратором и фельдфебелем. Пленные прозвали его «Бомбовоз». Он был среднего роста, имел одутловатое лицо, носил плохие очки и был жестоким. Его живот напоминал наполненную пивную бочку. При малейшем «нарушении правил» или «ошибке» он становился беспощадным и начинал палкой бить больных пленных8.
С середины 1942 г. Штаумюле становится в VI военном округе центральным Твс-лазаретом для больных туберкулезом. Сюда привозили больных главным образом из Рурской области. В лазарете было 2 368 коек, то есть почти одна треть всех лазаретных мест, имевшихся в VI военном округе. Это свидетельствовало, во всяком случае, о надрегиональном значении эпидемиологического лазарета. В нем шла борьба не только против дизентерии, но с 1942 г. началась борьба с туберкулезом и сыпным тифом. Поток больных тифом увеличивался. В этой ситуации немцы вынуждены были дополнительно прислать пленных русских врачей и увеличить медицинский персонал. В лазарет прибыли врачи С.С. Рослач, A.B. Наумов, Кутаков, В. Сайко, П. Злобин и другие. Рослач стал руководителем русского персонала. Он владел немецким языком, был энергичным молодым человеком 24-х лет. Немцы боялись заходить в тифозные бараки. Русским врачам это было удобно. Рослач, Кришнов и переводчик Б. Павлов использовали эту возможность для того, чтобы в отдельные комнаты поместить здоровых, выдав их за больных тифом или туберкулезом и таким образом оставить их на полгода, а то и дольше в лазарете. В итоге намного меньше пленных отправлялось в германскую военную промышленность9.
54
На кладбище шталага Оэрбке. 1941 г.
Аналогичная ситуация была в лагерном лазарете. Работать медикам было очень трудно. Их труд требовал большого напряжения сил. У них не было основных средств для лечения - медикаментов, удобств, питания. Оборудование состояло из нескольких хирургических приборов, а амбулаторные бараки появились только весной 1942 г. Крайне плохо обстояли дела с медицинским персоналом. До весны 1942 г. был один лагерный врач, которому помогали всего три санитара, поэтому стали привлекать советских военнопленных и советских врачей, без которых пленные просто не выжили бы. В силу этого оказать срочную помощь больным было невозможно. Настоящее медицинское обслуживание больных осуществлялось исключительно руками пленных советских врачей. Их возраст составлял 30 - 50 лет. Они были опытными специалистами, хорошо образованными и работоспособными людьми. Работа советских врачей находилась под постоянным контролем немецких хмедиков, которые стремились ограни-
55
чить прием больных в лазарет и обеспечить более раннюю выписку в рабочие команды. Советские медики в большинстве своем были патриотами, в любых условиях по возможности оказывали больным и раненым медицинскую помощь. К тому лее они принимали активное участие в сопротивлении и остались верны своему долгу и своей Родине10. А ведь выполнение этих задач было связано с огромным риском дня жизни. И несмотря на это, они продолжали совершать чудеса. Долг, энергия и инициатива помогали медикам и в этих особых условиях оказывать посильную медицинскую помощь военнопленным. Они оперировали не только острые аппендициты, ущемленные грыжи, но и язвенные процессы желудка и двенадцатиперстной кишки. Вовремя сделанная операция и постоянный уход, давали положительные результаты. Даже военнопленные с большими голодными отеками при длительном нахождении в лазарете поправлялись, всеми правдами и неправдами для них находили лишнюю порцию баланды, хлеба, маргарина, и отеки сходили.
В лагере 326 собрался коллектив хороших специалистов: хирурги, терапевты, невропатологи и специалисты других направлений. Руководителем коллектива русских врачей был организатор и «главный врач» лагерного лазарета И.Г. Алексеев. Вскоре в лагере он стал руководить группой патриотов и активизировал Сопротивление. Алексеев многим тас жизнь. Пленных, которым угрожала опасность со стороны абвера и СС, он умудрялся «спрятать» в лазарет, где они как заразные больные находились в инфекционных бараках или отправлялись в другой лагерь, чтобы затем вновь появиться среди пленных под другой фамилией. Среди спасенных были и офицеры, и политработники11. Длительное время в лазарете укрывали под видом больных полковника СИ. Куринина, майора В.А. Храмова, командиров К.Я. Манушина, СВ. Бахтина, Н.К. Люсова, Г.М. Иванова, Бойко, Смирнова, Тарасова и других. Хотелось бы отметить, что многим пленным по политическим соображениям и ввиду угрожающей опасности пришлось брать другие фамилии. В лазарете был образован отдел, который способствовал концентрации пленных в спецбараках. Хирург и терапевт, имевшие большой опыт работы, консультировали менее опытных врачей. До конца 1944 г. врачи в лагерном лазарете сменялись относительно редко. Немецкий медицинский персонал занимался главным образом организационными и контрольными функциями. В 1941 г. санитарную часть шталага 326 (VI К) возглавлял немецкий врач Вихорт. Он практиковался на советских военнопленных, делал ампутации конечностей без всякой на то необходимости. Некоторым больным вводил какие-то «медикаменты», после которых чгновенно наступала смерть. В 1943 г. его сменил оберфелъдарцт Глгрфельд, он оставался начальником лагерного лазарета до 1945 г.
56
No comments:
Post a Comment